Грустить нельзя помиловать

Грустить нельзя помиловать Мне кажется, до терапии я не умела плохо себя чувствовать. То есть — у меня не было навыка позволять себе признавать, что мне сейчас плохо. В то же время я отлично обладала навыком Поллианны из одноименной книжки: из самой неудачной ситуации с легкостью извлекала жизненные уроки, опыт, контент и всё такое прочее (если вы не читали Поллианну, то вот маленький пример: когда ей подарили костыли на день рождения, а она хотела платье, родители ее научили думать в формате «как хорошо! Как хорошо, что мне сейчас не нужны костыли, этому вполне можно порадоваться, отличный подарок. Я совершенно не грущу!») В этой концепции я позволяла себе только чувствовать себя хорошо… или по крайней мере находить хорошее во всем подряд, убеждая себя, что «нет, всё-таки правильно, что произошло Х. Это так многому меня научило», совершенно проскакивая другие чувства, которые могут появиться, когда хочешь платье, а в подарок получаешь что-то, что не пригождается. Может быть, это знакомо и вам: несколько десятилетий я прожила так, как будто грусть, уныние, горе, разочарование покинут меня, если я очень хорошо притворюсь, что не заметила и не почувствовала их. Я тренировалась их не замечать, сразу доставать из кармана то рационализацию («зато…»), то оптимизм («могло быть и хуже!»). А ещё я получала одобрение снаружи, когда «оставалась бодрячком» в ситуациях, где было бы понятнее злиться или грустить. Когда я бодра, спокойна и вижу только хорошее, со мной значительно легче быть рядом. А поскольку мне нравилось, когда меня одобряют, то я старалась быть «удобнее» для окружающих, чтобы получать от них поддержку. Ни я не обладала навыком разрешить себе проживать трудное, ни окружающим не было понятно, как меня поддержать, если я вдруг на низком ресурсе расклеилась. Грустить, злиться, быть недовольной — я не очень умела сама и окружение не помогало мне учиться, потому что мы все выросли примерно в одном культурно ориентированном на «всё будет хорошо» обществе. Пока я не пошла в терапию. Бетани Уэбстер в книге «Обретение внутренней матери» пишет: Предыдущим поколениям свойственна коллективная вера в некое место, куда «уходит» все тяжелое. Логика рассуждений такова: если не говорить об эмоциях и истинных чувствах, они «уйдут» — просто перестанут существовать, а их влияние на нас растворится. Например, если в семье произошла ссора, но никто ее впоследствии не обсуждает, мы верим, что конфликта больше нет. Неудивительно, что в нашем обществе так повсеместен страх перед сильными эмоциями: ведь перед глазами у нас практически нет ролевых моделей здоровой переработки и проживания сильных эмоций. В том, что касается эмоций, у нас коллективная задержка развития. Сейчас и молодые люди, и люди в возрасте наконец осознают, что нет никакого волшебного места, куда «уходят» эмоции, и подавленная боль не прекращает существовать, если замести ее под коврик и делать вид, что ее нет. Она непросто продолжает существовать, но становится мощной бессознательной силой, негативно влияющей на поведение человека и имеющей токсичные последствия для окружающих. Подавленная боль — это боль, которая будет передана дальше по цепочке. Все страдания, которые мы отказываемся прорабатывать, будут влиять на нас, ограничивать наш выбор, лишать нас сил и способствовать озлоблению, разочарованию и несчастью». А что делала я? Я умела сжаться до горошинки в неловкие и неприятные моменты, «выключаясь» из событий, уходя куда-то на глубину. В надежде, что это пройдет и можно будет снова привычно радоваться. Мне казалось, что когда я радуюсь — я живу. А если вдруг грущу, это не естественная составляющая многогранной и непростой жизни, нет, это ошибка, которую мне надо в себе исправить, найти сторону, с которой можно сразу посмотреть с оптимизмом. Но исправить чувства нельзя. Можно только подавить — на что уходит масса сил, кстати. Вместо столкновения с болезненным я выключалась, теряла все связи — со своими желаниями, с чувствами, с телом, с будущим, с опытом. Выстраивала прочные защитные стены, лишь бы не дать себе почувствовать боль. Задерживала дыхание и надеялась, что скоро всё закончится и можно будет подышать, как обычно. В первый год терапии часто всплывало мое желание «не чувствовать», чтобы не было больно. Да и сейчас я к нему обращаюсь. Кажется: вот было бы удобно не чувствовать! В терапии я выяснила: чувствовать — это жить. Причем чувствовать всё, а не избирательно. Из книг Брене Браун я узнала, что нельзя выборочно отказываться от «плохих» чувств, можно только закрыться от всего оптом, включая жизнерадостность и тепло взаимоотношений. Быть честной с собой означает признавать, что со мной творится (а не навязывать себе более удобные чувства). Мой традиционный ответ на вопрос терапевтки «и как ты по этому поводу себя чувствуешь» долго был «нормально». (а до этого я отвечала: «Я думаю, что…» и получала вопрос: «Ага, это ты думаешь. А что чувствуешь?» — «Эээээ…»). Когда я чувствую себя «нормально», это может означать только, что я чувствую настолько много разного и непонятного, что чувствую сразу всё это и ничего конкретного. Раскапывать свои эмоции, признавать их право на существование и называть их по именам — долгая и не очень приятная работа. Но это куда лучше, чем отказаться от глубокого проживания жизни и всё время как бы писать на черновичок (или вообще прожить чужую жизнь — жизнь Поллианны, а себя и свои реакции прогнорировать). Когда у меня десять лет назад была операция из-за аппендицита, я настолько разъединилась с собой от невыносимости боли после наркоза, что около полугода (!) потом не ощущала своё тело своим, не могла нащупать у себя никаких желаний ни эмоционально, ни телесно. Конечно, такое состояние ощущалось «неправильным», я хотела «починиться», но единственный способ починки, известный мне тогда, был «мыслить позитивно и двигаться к своим мечтам». Сюрприз: это не помогает. Каждая боль замораживалась и помещалась в какой-то внутренний холодильничек. Свободного места внутри становилось всё меньше. А ещё этих замороженных триггеров становилось настолько много, что я постоянно натыкалась на что-то похожее в любых новых обстоятельствах, падала в ретравматизацию и тратила невероятные силы на то, чтобы затолкать в холодильничек ещё и этот опыт. Терапия помогла отогреть, проплакать и отпустить многие из этих старых болей. Удивительно: кажется, что сил нет, потому что ну что там… плохо высыпаешься, завалена делами по работе, стресс то, стресс сё. Но у меня больше всего сил, как выяснилось за пять лет терапии, уходило на следующее. 1. Разговоры с внутренним оценивающим критичным голосом. Он неожиданно выключился год на третий. И теперь, если появляется, он скорее меня смешит, чем я трачу на него силы. Например, я слышу внезапно, как постоянно слышала раньше: — Да с чего ты взяла, что кому-то вообще интересно читать твой очередной длиннющий текст про личные инсайты в терапии? Херня какая-то, ты так мечтала писать что-то серьезное, а в итоге занимаешься не пойми чем. Поскольку я много расклеивала чужие мнения обо мне со своим мнением о себе (критик-человек ведь никогда не говорит о предмете критики, только о своих ожиданиях от него), я отвечаю в духе: — А ты с чего думаешь, что никому не интересно? Сходи проведи исследование аудитории, возвращайся с данными и поговорим. Мне сразу становится смешно, что я разговариваю с самой собой, да еще на таких повышенных тонах, и вредный голос куда-то пропадает. 2. Сопротивление тому, что я чувствую на самом деле. В 2016 году — через полгода личной терапии — я перевела эссе Лиз Гилберт «Чувствовать что-то не то». Но только сейчас я могу сказать, что наконец замечаю что-то такое и сама. То есть, конечно, я сначала торгуюсь с собой, что мне показалось, что любой нормальный человек в этой ситуации бы делал… и всё такое. Но потом, через день или два, или через неделю (но уже не через четыре года) я признаю, что было именно так. Я чувствовала не то, что мне бы хотелось. В реальности было совсем иначе. Я тратила массу сил на то, чтобы имитировать чувства. И не только на публику, перед самой собой тоже. От работы я устаю куда меньше, чем от такого представления. 3. Избегание всего, что напоминает о прошлой боли. Если прикасаться к замороженному опыту невыносимо, то становится невыносимо и всё, что хотя бы отдаленно о нем напоминает. Похожие прически, похожие жизненные вызовы, похожие фразы. Всё это выбивает из себя и крадет энергию. Я это представляю себе как заживление ранки. Если её прочистить, обработать и забинтовать, со временем она, может, и не исчезнет навсегда… но превратится в шрам. Если в него ткнуть булавкой, будет неприятно, конечно, но не ААААААААА. При этом если ранку стараться не замечать, отворачиваться, намеренно смотреть в другую сторону… даже пушинка, которая на неё сядет, принесет массу страданий. Как специалистка по избеганию неприятного, могу сказать, что жить очень трудно, когда накапливается критическая масса невыносимого. Тогда смотреть становится нельзя вообще ни в какую сторону, везде враги и всё может сбить с ног. 4. Борьба со списком дел. Как мы знаем из тиктока, perfectionism is a trauma response. Я помню, как год или даже пару лет назад описывала терапевтке своё ощущение от постоянно нарастающего списка дел. Взрослая жизнь, особенно в статусе соло — это когда надо, с одной стороны, заработать на жизнь себе и зависящим от себя существами (у меня есть кошки), с другой стороны, извернуться так, чтобы в этом процессе не выгореть (сейчас я снизила нагрузку, но когда работаю — стараюсь делать это на более глубоком уровне погружения). С третьей, надо вовремя осознать, что пора отдохнуть, пойти на массаж или йогу, сделать масочку или погулять, а также приготовить поесть и поесть не когда уже живот кричит «помогите», а чуть пораньше. С четвертой — хорошо бы экологично выстраивать отношения с людьми, наблюдать свои реакции, замечать, когда хочется отказаться, разрешать себе быть неудобной. Работенка уже на четверых. Плюс оплатить счета от ЖКХ и налоги, убраться дома, восемнадцатой рукой решать постоянно возникающие незапланированные проблемы, а ещё всякие там почитать, поучиться, лечение и так далее, и тому подобное. Я не знаю, сколько должно быть часов в сутках, чтобы всё это в них запихнуть. И я не знаю, как можно отказаться от чего-то из этого списка. В паре мы как-то делили зарабатывание и бытовые дела. А быть синглом означает ещё и оставаться с полной ответственностью за всё на своей стороне. И когда ты при этом перфекционистка… это гремучая смесь. Я делилась с терапевткой, что почувствовала себя застрявшей в старой игре «Ну, погоди», где волк в корзиночку собирает яйца, летящие от куриц с четырех сторон. Яйца делают пык… пык… пык — такой равномерный звук, и надо вовремя подставлять корзинку. Но скорость всё возрастает, и в какой-то момент уже невозможно успеть собирать всё: ПЫК-ПЫК-ПЫК-ПЫК-ПЫК!!! Неизбежный GAME OVER. Пока я вижу дела яйцами, выскакивающими из-под куриц со всех сторон, под которые надо постоянно вовремя подставлять корзинку, иначе будет GAME OVER — я неизменно ощущаю, что не справляюсь, что застряла в борьбе с многоголовой гидрой, которая всегда заведомо побеждает. Я не успеваю рассортировывать дела быстрее, чем они появляются. Как только я вычеркнула одно, появилось другое, а то и три, и так до бесконечности. Мне долго казалось, что можно как-то переломить ситуацию. Делать всё быстрее, делегировать или автоматизировать что-то. А ещё лучше — разобраться раз и навсегда», чтобы «ничего не ломалось». Это ещё и рамка, которую я вынесла из корпоративной айтишечки. Если есть проблема, должно найтись решение! Надо просто сесть и подумать. Но я никогда не стану быстрее, выше, сильнее всех дел, возникающих на моем пути. И мне никто не даст медальку за идеальное исполнение всего в срок. Никому не интересно, оплатила я свет день в день по квитанции или затянула на неделю — а внутри меня всю неделю будет гореть лампочка «аларм». Важность и срочность дел в моей голове явно отличается от объективной оценки. И ещё я воспринимаю всё как повод нарастить список дел: вижу проблему — записываю себе дело. Быстрее, выше, сильнее. Но это необязательно! Очень трудным оказалось, как я писала выше про принятие своих (не всегда приятных и позитивных) чувств — принимать, что некоторые проблемы не требуют ни мгновенного решения, ни, возможно, решения в принципе. Год назад подруга мне сказала: «А ты уверена, что надо звать мастера? Может быть, это проблема, с которой справится тряпка на полу, более системно подходить не надо?». Я много думала и теперь стараюсь отделять, условно, «проблемы тряпки на полу» от «проблем, где надо вызывать мастера». А есть ещё «проблемы, в которых не надо подрываться решать, стоит понаблюдать сперва», даже если очень бесит, что всё неидеально. И «проблемы, на решение которых будет потрачено столько сил, но результат не покроет вложенного, потому что получится всё равно в чем-то неидеально». В чем-то это ещё и помогает моим размышлениям о принятии старения, это тема для отдельного поста. Если коротко, я имею в виду, что абсолютное стремление к чистенькому и починенному — большая иллюзия, которая заставляет так же мучать и собственное тело, которое принципиально не может оставаться молодым и свежим до старости. Дряхление и прочая неидеальность записаны в пользовательском соглашении. Раньше мне было близко «сделать поскорее, чтобы не висело над душой» (см. пост о пре-крастинации). Сейчас я стремлюсь «осознавать, что никогда не будет сделано всё, а значит, это нормально, что есть не сделанное. Подвешивать список дел над душой — мой личный выбор, который можно потихонечку менять, перестраивая подход к жизни». Сейчас мне подходит скорее вкладываться в принятие неидеальности, в сортировку проблем на разные степени проблемности (а не видеть их все кучей валящихся на волка со всем сторон одинаковых с виду яиц, где непременно надо схватить все, иначе GAME OVER). Я хочу инвестировать силы и внимание в интерес к тому, как что-то складывается и как я себя с этим чувствую (по-честному), а не в тщательный поиск, сортировку и зачинку багов. Чуть меньше проджект-менеджмента, чуть больше жизни. Об этом и был пятый год моей личной терапии. Источник: Неидеальные истории https://nonidealstories.ru/5-years-of-therapy/ #12объятий_гдевзятьсил